Реформация юга

Солнце уже клонилось к закату, когда все фрагменты головоломки встали для Густава Фокса на места. Пинкертоновский агент, приписанный к министерству, подал рапорт, согласно которому один из клерков был замечен при подозрительных обстоятельствах. В конце концов этот рапорт лег Фоксу на стол Агент следовал за подозреваемым до пивной, где тот встретился с посторонним. На этом рапорт заканчивался Рапорт был зарегистрирован и почти забыт, когда прибыли утренние выпуски газет, а архивариус привлек внимание Фокса к заголовку.

— Один из писарей военного министерства, Джорджио Весселла, найден мертвым при подозрительных обстоятельствах. Подозревают, что он убит, поскольку умер от ножевой раны, а оружия не нашли.

— Как его зовут? — внезапно насторожился Фокс. — И дайте-ка мне последний рапорт агента Крейга.

Имена совпадали. Клерк и жертва убийства. Фокс поспешно вызвал Крейга, чтобы тот дополнил свой рапорт.

— Да, сэр, я следовал за ним, потому что другой клерк питал на его счет подозрения. Как я и указал в рапорте, он встретился с посторонним — седовласым, массивного сложения незнакомцем.

— Видели ли вы его прежде?

— Ни разу, мистер Фокс. Но я могу сказать вам еще кое-что. Я проходил мимо и слышал, как они беседовали, а позже потолковал с барменом. Я был прав, у него сильный шотландский акцент.

До сих пор сплошные подозрения. Чересчур много подозрений, и Фоксу это пришлось не по душе. Убит клерк канцелярии переписки, имеющий дело с жизненно важными военными документами. При мысли об этом кровь в жилах у Фокса заледенела. Покинув кабинет, он попросил о неотложном разговоре с военным министром Стэнтоном. Ожидание было недолгим. Он все еще расхаживал из угла в угол, как зверь в клетке, когда его пригласили внутрь.

— Один из ваших писарей убит, зарезан.

— Это ужасно. Уже выяснили, кто это сделал?

— Есть подозреваемый, но мне потребуется ваша помощь, чтобы узнать больше. Я мог бы действовать в надлежащем порядке, но на это уйдет слишком много времени. Никто в канцелярии переписки не знает, кто я такой. А это расследование надо провести незамедлительно. Не соблаговолите ли вы пойти со мной сейчас же, чтобы мы выяснили, в чем дело?

— Конечно же, конечно.

Присутствие Стэнтона открыло все запертые двери, и в конце концов они проникли в самое сердце канцелярии переписки. Послали за клерком Андертоном, первым подавшим жалобу. Тот был явно расстроен.

— Это пинкертоновские агенты однажды приходили и толковали с нами. Велели быть бдительными и дать им знать, если мы заметим что-то подозрительное. Я сказал им насчет Джорджио — и теперь он покойник. Вы думаете, его убили, потому что я обратился к агенту?

— Пока не знаем. Но если у вас возникли подозрения, то вы поступили совершенно правильно, к чему бы это ни привело. Итак, что же вы заметили?

— Это было в комнате, где мы переписываем только приказы особой важности. Я пришел с ленча и застал Джорджио у двери: он держался за ключ. Сказал, что заметил, что дверь не заперта, и просто запер ее вместо меня. Но, как я сказал, я просто входил из коридора. Ну, и не исключено, что он был в комнате и выходил, когда я его застал.

Фокс заметил, что Андертон взмок, и это ему очень не понравилось.

— Кто отвечает за то, чтобы дверь была заперта?

— Я, но...

— Может быть, Джорджио говорил правду? Возможно, дверь не была заперта?

— Такая возможность не исключается, — проронил Андертон чуть слышно.

— Тогда давайте-ка пойдем и посмотрим, не пропало ли из комнаты что-нибудь.

— Я не уполномочен...

— Зато я уполномочен, молодой человек, — сурово отрезал Стэнтон. — Открывайте.

Их подозрения подтвердились самым ужасающим образом, когда тщательный подсчет выявил факт, что один из конвертов с секретными приказами в самом деле пропал из запертой комнаты. Цифры никак не сходились. Названия кораблей на всех конвертах сравнивали с основным списком, пока не отыскали похищенный.

— Это военный транспорт, мистер Фокс, — сообщил Андертон. — «Аргус».

— Сделайте еще один экземпляр приказа «Аргусу» и положите его к остальным, — распорядился Стэнтон. — Когда они должны быть доставлены?

— Через три дня.

Стэнтон и Фокс переглянулись в ошеломленном молчании. Неужели план вторжения провален, даже до того, как оно началось? После этого все завертелось, как в калейдоскопе. Послали за газетным художником, к услугам которого Фокс уже прибегал прежде, и тот нарисовал портрет таинственного шотландца по описанию Крейга. Быстро напечатали его копии и разослали пинкертоновцам, полиции и прочим агентствам. Собственные агенты Фокса следили за железнодорожными вокзалами, а остальные отправились на пристани Балтимора, а также прочих окрестных портов, откуда корабли отплывают в Европу. Министру военного флота Фокс доложил о случившемся лично.

— Это ужасно, просто трагедия, — сказал Гидеон Уэллс. — Приказы надо сейчас же отозвать.

— Нет, — возразил Фокс. — Слишком поздно. Даже планы вторжения менять слишком поздно. А если бы мы и поменяли их, уже один тот факт, что враг знает о вторжении, помешал бы нам осуществить его. Вторжение должно идти, как запланировано. А мы должны бросить все силы на то, чтобы разыскать и остановить этого человека.

— А если это не удастся?

— Тогда мы должны молиться, — собрав волю в кулак, безгранично угрюмо проронил Фокс, — чтобы вторжение уже началось, прежде чем враг раскроет наш обман. Добраться до Британии нелегко, а у этого шпиона мало времени, чтобы доложиться своим хозяевам.

— Молиться, мистер Фокс?! Меня всегда тревожит, когда успех или провал дела зависит от вмешательства Всемогущего. Вы должны отыскать этого человека — и остановить его. Вот что вы должны сделать.

* * *

Поезд въехал на станцию Джексон, штат Миссисипи, почти без опоздания. Во время войны опоздания поездов доходили до двенадцати часов из-за нехватки подвижного состава и жалкого состояния железнодорожных путей. Наступление мира поменяло ситуацию. Только что сданный в эксплуатацию вагоностроительный завод в Меридиане начал выпускать пассажирские и товарные вагоны взамен старых, потрепанных войной. Но, что важнее, федеральные ссуды железным дорогам на Юге обеспечили столь необходимое трудоустройство только что освобожденным рабам. Рабочие бригады выровняли пути, подправили полотно свежим балластом, расписание поездов стало более реалистичным, поездки почти комфортабельными.

Спрыгнув из последнего вагона поезда, Л.Д. Льюис — рослый человек, одетый в аккуратно залатанные брюки и такой же выцветший голубой китель без знаков различия, — аккуратно поправил на плече узел с вещами. Раньше его китель был сержантским: более темные полоски, некогда скрытые от солнца нашивками, четко выделялись на фоне поблекшей ткани. Очень многие в это время носили армейское обмундирование — оно долго не снашивается и достаточно дешево. Льюис не стремился упоминать, что это его собственный мундир, тот самый, в котором он провоевал всю войну. На левом бедре была залатанная прореха, где британская пуля прошила его во время боя в долине Гудзона, приходившаяся в точности напротив шрама на его коже. Свою широкополую, помятую шляпу Л. Д, надвинул на глаза. Бездонные черные глаза. Такие же черные, как и его кожа. Льюис подождал, пока остальные пассажиры — сплошь белые — разойдутся, и только после этого пошел на станцию. Белый кассир беседовал с белой четой через зарешеченное окошко. Пройдя через здание вокзала, Л. Д, вышел на улицу, где негр преклонных лет лениво подметал тротуар.

— Здрассь, — сказал Л.Д. Тот перестал мести и вопросительно поглядел на него.

— Вы не тутошний?

— Одно слово, и вы все про меня поняли, — улыбнулся Льюис. — Верно, старичок?

— Вы с янки?

— В точности.

— Ни разу допрежь не видал черного янки, — старик широко осклабился беззубым ртом. — Правду сказать, я ваще не встречал допрежь янки. Чем-нить помочь?

— Непременно. Не скажете, где здесь Фридменовское бюро?

Улыбка старика угасла, он опасливо огляделся по сторонам, прежде чем сказать:

— Да ступайте, как шагали. Два-три квартала, а опосля сверните направо. — Он демонстративно отвернулся и снова принялся мести улицу.

Льюис поблагодарил его, но слова благодарности повисли в воздухе, не вызвав отклика. Ничего удивительного: старшее поколение на Юге видит в янки только источник бед и не хочет иметь ничего общего ни с ними, ни с законами. Пожав плечами, Л.Д, зашагал дальше.

Вход во Фридменовское бюро обнаружился сбоку от обветшалой церкви, далеко вниз от центра города по пыльной немощеной улице. Л. Д, толчком распахнул дверь и вошел. После ослепительного сверкания улицы ему показалось, что внутри царит мрак. За столом, уставленным картонными коробками, доверху наполненными бумагами, сидели две негритянки. Обе подняли на него глаза; та, что помоложе, улыбнулась и вернулась к работе. Из задней двери в комнату вошел человек в белом пасторском воротничке, кивнувший ему.

— Могу ли я помочь вам, сын мой?

— Еще бы, если вы преподобный Ломаке.

— Он самый и есть.

— Получили ли вы письмо, извещающее о моем приезде? Меня зовут Л.Д. Льюис.

— Разумеется, мистер Льюис, весьма рад вас видеть, — пастор с улыбкой двинулся вперед, протягивая руку для пожатия. — Леди, это мистер Льюис из Фридменовского бюро в Вашингтоне.

Как только знакомство состоялось, Л.Д, опустил свой узел и плюхнулся в кресло.

— Могу я предложить вам что-нибудь освежающее? — осведомился Ломаке.

— Просто стакан воды, если вам не трудно. Он поболтал с женщинами, пока преподобный ходил за водой. Поблагодарив его, Л.Д, осушил сразу полстакана.

— Я хотел спросить, пришла ли посылка для меня?

— Всенепременно. Поначалу я думал, что она для меня, потому как написано: «Библии». Но она была адресована вам с просьбой не открывать. Все едино это было бы нелегко, поскольку она запечатана проклепанными кожаными ремнями. Она в задней комнате.

— Можно взглянуть? — встав, Льюис подхватил свой узел. Ломаке повел его из главной комнаты в церковь, а потом ввел в маленькую комнатку в глубине.

— Убрал сюда для безопасности, — пояснил он. Ткнув длинную коробку носком сапога, Л.Д, извлек из узла длинный охотничий нож и перерезал ремни. Потом принялся вскрывать крышку ящика.

— Нас тут никто не услышит?

— Нет. Сегодня здесь только мы и дамы.

— Письмо, что вы написали во Фридменовское бюро, в конце концов попало ко мне.

Нахмурившись, Ломаке опустился на стул и рассеянно хрустнул костяшками пальцев.

— Значит, вам ведомо, что у нас тут беда. Налетчики подожгли церковь. К счастью, я увидел это и погасил огонь вовремя.

— А угрозы были?

— Не без того. Подсовывали записки под дверь. Безграмотные. Велели нам или закрываться, или нам достанется по заслугам.

— В некоторые бюро уже вламывались. Два из них сожгли. Один человек погиб.

— Я видел это в газетах. Вы можете нам помочь?

— Для того-то я и здесь, преподобный. Снова обернувшись к ящику, Льюис принялся выламывать запечатавшие его доски.

— А могут ли помочь Библии? — поинтересовался Ломаке, глядя на Библии в красных переплетах, заполнившие ящик.

— Эта Библия может, — ответил Л.Д., извлекая верхний ряд книг и вытаскивая сверток в промасленной бумаге. Развернув бумагу, он вынул винтовку. — Это двадцатизарядная, заряжающаяся с казенника спенсеровская винтовка. Я не мог ехать сюда с ней на плече, поэтому послал ее вперед себя. — Он вынул из ящика коробку с патронами.

Сдвинув брови, Ломаке покачал головой.

— Я человек мирный, мистер Льюис, и чуждаюсь насилия.

— Как и я, сэр. Но мы должны защищаться против этих налетчиков. Они наглеют с каждым днем. Они смелые, когда избивают стариков, женщин и детей. В Южной Каролине они даже выпороли кнутами стотрехлетнюю старуху. Мы просто защищаемся против людей, стремящихся загнать нас обратно в рабство. Разве в Библии не сказано; «Око за око»?

— В Библии сказано еще и о мире, и о том, что надо подставить другую щеку.

— Это не для меня, — тряхнул головой Л.Д. — Я сражался на войне. Люди думают, что я купил или украл этот старый китель, но его дал мне дядюшка Сэм. Я сражался за Союз, а теперь сражаюсь за свободу, ради которой умирали мои друзья. Так что скажите людям, чтобы не тревожились о церкви, скажите, что теперь они могут спать по ночам спокойно. Пожалуй, я поночую здесь пару дней, просто чтобы эти бандиты не заварили какую-нибудь кашу. Еще одно: как дела в вашей школе?

Понурившись, преподобный ссутулил плечи.

— Вообще никак, с прискорбием сообщаю. У нас была миссис Бернхардт, вдова из Бостона. Она трудилась не покладая рук, весь день с детьми, а по вечерам учила взрослых, желавших узнать грамоту. Но, видите ли, окрестным жителям не по вкусу, чтобы мы учились читать и писать. Сначала ей пришлось съехать из меблированных комнат, затем ей не позволили жить в гостинице, даже в той, что у вокзала. В конце концов с ней поговорили. Я так и не узнал, что ей сказали, но она проплакала всю ночь. А на следующий день села на поезд. Нам тут недостает миссис Бернхардт.

— Ну, может, с виду этого и не скажешь, но до начала войны я был учителем. Проработал в школе пару месяцев, прежде чем пошел в армию. Пожалуй, чтобы научить людей грамоте, сгожусь.

— Вы воистину дар божий! — чистосердечно воскликнул преподобный. — Если мы сумеем одолеть безграмотность среди нашего народа, то сможем сделать все на свете, все на свете!

— Надеюсь, что вы правы, — Л.Д, изо всех сил старался скрыть горечь своих слов. Слишком уж хорошо он знал мир белого человека, чтобы рассчитывать на внезапные чудеса.

Поездка по железной дороге была долгой и утомительной. Сиденье было слишком неудобным, чтобы толком поспать. Но одной из вещей, которым Л.Д. Льюис выучился в армии, была способность спать где угодно и когда угодно. Деревянный пол кладовки с узлом вместо подушки — вполне удобная постель.

Проснулся он несколько часов спустя под звуки гимнов, распеваемых в церкви, — притом чрезвычайно приятные. Льюис немного помычал в лад. Потом встал, вышел в тесную церковку, чтобы принять участие в службе. Преподобный Ломаке увидел, как он вошел, и счел уместным упомянуть о нем после проповеди.

— Прежде чем я скажу «аминь», я хочу, чтобы все вы познакомились с мистером Л.Д. Льюисом, прибывшим сюда из Вашингтона по поручению Фридменовского бюро. Он учитель, именно так, и он научит всех вас читать и писать.

Паства встретила его аплодисментами и теплыми улыбками. После окончания службы Льюис получил далеко не одно приглашение на ужин и с радостью их принял. Позже, уже в сумерках, чувствуя в желудке приятную тяжесть овсянки, салата из одуванчиков, свиного рубца и красного соуса, он вернулся в церковь. Преподобный Ломаке дожидался его.

— На передней и задней двери есть засовы, так что вы можете запереть их изнутри. Ежели я понадоблюсь вам, мой дом чуть дальше по тропинке.

— Спите спокойно. Я вполне управлюсь. Ночь выдалась очень тихая — и очень располагающая ко сну. Ее безмолвие нарушали только басовитые стоны паровозных гудков вдали да уханье совы, охотившейся среди деревьев у церкви. Когда веки его начали слипаться, Л. Д, беззвучно обошел церковь в темноте, держа спенсеровскую винтовку на плече. Выглянул по очереди из каждого окна. Но покой ночи не нарушался ни единым звуком. Настал рассвет, а церковь и Фридменовское бюро так никто и не потревожил.

Утром в школу пришли двенадцать только что вымытых и причесанных детей. Л. Д, отыскал хрестоматии Гаффи, к которым со времени отъезда миссис Бернхардт никто не прикасался. Сдув с них пыль, провел первый урок. После этого проспал от полудня до заката, пообедал в другой семье и провел еще ночь на часах. Но третья ночь, субботняя, была совершенно иной. Вскоре после полуночи раздался дробный топот копыт вниз по дороге, все ближе и ближе. Лошади остановились перед церковью. Л. Д., выглядывавший из окна в глубине церкви, быстро и беззвучно перебрался к окну в конторе. Притаившись в тени, он видел — и слышал — сквозь полуоткрытое окно все, что разыгрывалось на улице. Увидев при свете фонарей, что все всадники, кроме одного, в белых колпаках с прорезями для глаз, скрывающих их черты, Льюис загнал патрон в ствол спенсеровской винтовки.

Человек без маски был привязан к седлу — черный. Лицо его было искажено ужасом.

— Что-то ты сдрейфил, парнишка, — сказал один из всадников, наклонившись и ткнув того винтовкой в ребра. — А теперь наверняка думаешь, что, наверно, не правильно вел себя со своим массой.

— Я ничего не сделавши... — ствол внезапно вонзился ему в живот, и негр застонал от боли.

— Вот тут ты говоришь правду. Ты ничего не сделал, это правда. Хлопок твоего массы гниет на полях, а ты и прочие ниггеры посиживаете в теньке...

— Нет, cap. Мы готовы работать. Но он хочет платить нам так, что нам не прожить. Мы оголодавши, нашим детям неча есть, cap.

— Может, вам следовало остаться рабами, — ответил всадник с невеселым, резким смешком, — по крайней мере, тогда вы ели от пуза. Но насчет этого не беспокойся, слышишь. Ты донесешь весть прочим черномазым. Ты скажешь им, чтобы они живо принимались за работу или кончат, как ты. Ну-ка, перекиньте веревку через брус!

Один из людей в масках дал лошади шенкеля, чтобы она прошла вперед, и перекинул веревку через стропила церковного портика.

А затем завязал на ее конце петлю.

— Ну-ка, плесните керосина на церковь — она осветит этому парнишке дорогу в ад.

Кто-то из всадников отвязал от луки запечатанный кувшин и передал его вперед. Петлю накинули на шею перепуганному мальчишке.

— А ну-ка прекратить, — крикнул Л.Д. Льюис из темноты церкви. — Здесь дюжина человек с винтовками. Отпустите этого человека и дуйте отсюда, слышите!

Один из всадников — судя по реакции, старый солдат — вскинул винтовку и выстрелил в церковь. Как и другой, а за ним и третий. Л. Д, ответил выстрелом на выстрел; первый стрелок вывалился из седла. Л. Д, загонял в ствол патрон за патроном, стреляя с такой скоростью, что его противники наверняка подумали, что в церкви и в самом деле не протолкнуться от стрелков.

Кувшин с керосином упал на землю и разбился. Один из фонарей тоже упал, стекло разбилось, но фонарь не погас. Всадники орали друг на друга; их лошади вздыбились от звуков стрельбы и едкого запаха пороха. А потом все скрылись, умчавшись галопом прочь. Двое всадников поддерживали раненого в седле.

Но один из людей в масках остался лежать на земле, все еще цепляясь за поводья своего коня. На плененном негре не было ни царапины, но он сгорбился в седле, почти лишившись сознания от ужаса.

Бандиты скрылись. Льюис осторожно выскользнул из дверей, потом открыл складной нож и перерезал веревки на руках и ногах пленника. И подхватил его, не дав рухнуть на землю. Послышался топот бегущих ног, и Л. Д, стремительно обернулся. Это бежал преподобный, белая ночная сорочка с хлопаньем билась о его ноги. Он нес античное кремневое ружье.

— Я услышал выстрелы...

— Они собирались повесить этого человека и сжечь церковь. Я не мог позволить им сделать это.

— Вы застрелили одного из них! Он умер?

— Честно говоря, не знаю, — подойдя к распростертому телу, Л. Д, сдернул с его головы колпак. Остекленевшие глаза покойника уставились на него сквозь очки. — Смахивает на то, что он свое получил.

Подойдя к нему, преподобный Ломаке поглядел на покойника и застонал. Покачнулся и едва не упал.

— Вы это сделали... — с трудом выдавил он. — Вы выстрелили и убили его. Это мистер Джефферсон Дэвис. Вы застрелили его. Вы застрелили его насмерть.